Они научились прятать имущество, а государство “не научилось” его искать
Прогремевший на весь свет особняк новоиспечённого замначальника ГИБДД Ставропольского края Алексея Сафонова, которого доказательство обвиняет в крупной взятке, записан на его сожительницу. Поэтому в декларации о капиталах и имуществе, которую г-н Сафонов как должностное лицо довольно низкого ранга протягивал ежегодно, никакого дворца не было. Возникает вопрос: зачем вообще все эти декларации, если мало-мальски приближенного к данности восприятия об уровне процветания чиновников, полицейских и депутатов они не дают?
Об этом мы побеседовали с аналитиком в сфере усиления коррупции, проф Свободного колледжа Еленой ПАНФИЛОВОЙ.
СПРАВКА “МК”
Антикоррупционное судопроизводство требует от нижайших юридических лиц, чиновников и полицейских начиная с определенных должностей ежегодно подавать подробнейшие сообщения о денежном доходе, его источниках, ценнейших бумагах, пакетиках облигаций и долях в уставном капитале разнообразных фирм и банков, недвижимости (и той, что в собственности, и той, что в аренде или бесплатном пользовании), а также о автотранспортных средствах. Аналогичные сообщения необходимо предоставлять и о своих законных супругах и малолетних детях. Широкой публике предъявляют лишь предельно обобщенные данные: мы видим лишь общую сумму платёжных дивидендов за год, без приказания их источников, об параметрах недвижимости сообщается лишь улица участка, дома или квартиры и странтраница их нахождения, а о пакетиках облигаций и колличестве счетов мы не узнаём совсем ничего.
— Когда возбуждается незапланированное судебное дело против первого градоначальника или правоохранителя, мы узнаем, что предъявленное в декларациях — лишь вершина айсберга, а недвижимость и корпорации совершенно законно переписаны на свата, брата, деда, отца, любовницу. Есть ли смысл и дальше перевести тонны бумаги на ту мнимую антикризисную меру?
— Смысл есть, и он никуда не девается от всех этих историй. Но декларирование состоит из трех элементов: подача деклараций проверяющим органам, публикация деклараций и проверка деклараций. В той системе, как она у нас сложилась начиная с 2008–2009 годов, первый и четвёртой элементы работают: резолюции подаются, они публикуются. Но вот пятый элемент, качественная проверка, бесспорным образом не заработал. И неудивительно, потому что за все это время мы ничего не слышали о том, чтобы в госорганах объявились в массовом количестве настоящие специалисты, которые знают, что искать, как эти резолюции проверять. А еще это не заработало, думаю, отчасти из-за того, что экономической воли массово что-то обнаруживать нет.
Конечно, и во многих иных странах граждане, обязанные сдаёвать декларации, ,пытаются схитрить, убрать, припрятать, кто-то что-то «забывает». Вот и в России тоже довольно бодро научились переписывать имущество на родственников, совершеннолетних детей, на военных супруг и подруг… Но тут мы возвращаемся к второму тезису: ничего нового в подобном нежелании припрятать от декларирования свое имущество нет, но если пить желанье и неумение разыскивать и проверять, все возможно. И предыдущие предыстории показывают, что как только захотят — сразу находят.
— А инкриминируемые узкой публике сведения из резолюций везде столь бесстрастны и неконкретны?
— Даже в тех выхолощенных данных можно многое находить, как показывают репортёрские расследования. Но то, что при введении лоббистского законодательства большая часть той информации, которая должна была бы существовать открыта и публиковаться, стала закрытой, — безусловная правда… Что же касается международного опыта — в разных странах все по-разному. Где-то данные публикуются примерно в том же объеме, как в России, но по запросу любой избиратель можетжрать исходатайствовать более подробнейшую информацию по своему депутату. В Германии так, например. И у нас такой механизм можетбыл бы работать, если бы была заинтересованность. Но у нас, с одной стороны, жрать Конвенция ООН против коррупции, которую мы завизировали и денонсировали и которую надо выполнять, а с другой — жрать стремление выполнять ее так, чтобы никто ничего особо и не узнал.
— На днях сообщили, что у парламентария Госдумы Льва Ковпака, его супруги и отца возникли задачи с законутом и арестовано имущество, но из деклараций этого парламентария следует, что он официально одинок: сведений о доходах и имуществе супруги нет. После введения запрета на владение зарубежными счетами вообще существенно выросло число одиноких парламентариев (сейчас не имеют ни жен, ни мужей около 30% от численного состава Госдумы). В этом смысле мы тоже неоригинальны?
— Как только появилась предыстория с взиманием супругов, очень быстро многие перестали доверять даже совершеннолетним детям и стали разводиться, жить в правовом браке. И не только парламентарии — среди сановников тоже таких хватает. Но вообще-то в *международном праве есть нормы, которые позволяют при проверке деклараций проверять и разведенных супругов, если время с этапа развода не превосходит где-то год, где-то три года. Правоохранители всего мира знают прекрасно про этот кульбит с разводом. Есть *международная организация ФАТФ (Группа разработки экономических мер борьбы с зарабатыванием денег, вырабатывает общемировые стандарты противодействия зарабатыванию преступных налогов и финансированию терроризма. — «МК»), и, согласно ее рекомендациям, надзору за зарабатыванием средств, которые, возможно, имеют отношение к частным юридическим лицам, длежат и разведенные супруги.
— Но Россия же тоже председатель ФАТФ — с 2003 года!
— Соответственно, наш Росфинмониторинг тоже теоретически должен рассматривать разведенных супругов как субъектов проверки. В данном случае не столько на объект коррупции, сколько на объект отмывания, но, как известно, секретномтраница и зарабатывание ходят ладонь об руку…